- Добрый день, Эдуард! Я -ведущая р/с SNC, точнее, рубрики «Обзор рок-прессы»,
знакомлю радиослушателей со специальными газетами и журналами, выходящими в
нашем «неритмичном Отечестве». Лимонова знают в России давно -как писателя, как
публициста, как человека, активно участвующего в политической жизни. Задача представлять
вас аудитории таким образом упрощается, а вы представляете себе, что такое
радиостанция SNC?
- Понятия не имею.
- Это музыкальная независимая радиостанция, работающая в диапазоне средних
волн. От прочих представителей радиоиндустрии ее отличает тусовочный и
некоммерческий характер. Во всяком случае, этого хотят добиться ведущие.
Можно поздороваться с радиослушателями.
- Да, привет, радиослушатели.
- И сразу первый вопрос. Весной я была на вашем вечере в ЦДЛ...
- Поганый вечер.
- Насколько я поняла, вы не особенно охотно говорили о литерауре...
- Ну а что о литературе-то говорить, ее делать нужно, а говорите о нем
бессмысленно.
- И неохотно отвечали на вопросы, касающиеся книги «Это я - Эдичка»...
- Совершенно верно. На вопросы о моей личной жизни я не хочу отвечать, стараюсь
свою личную жизнь сохранить для себя.
- ...и очень охотно вступали в дискуссию по политическим вопросам.
- Абсолютно справедливо. И с вами тоже охотно вступлю в дискуссию по
политическим вопросам.
- Я представляю, как уже было упомянуто, независимую радиостанцию, поэтому круг
тем у нас не ограничен никакими условностями.
- Ну вот видите, вы - независимая радиостанция, я - независимый писаталь, так
что мы друг друга стоим.
- Вопрос о независимости или о свободе. В «Это я - Эдичка» через все
произведение проходит мысль об абсолютной свободе, а возможна ли она в
государстве, в литературе, в музыке?
- Да-да, возможна... На грани самоубийства возможна. Долго это обычно не
длится, через какой-то промежуток времени человек опять попадает в кабалу, но
счастлив тот, кто хотя бы еджожды был свободен.
- А с какой целью вы сейчас здесь?
- Все мои интересы безусловно лежат в области политики. Литература на данный
момент потеряла актуальность. Она была хороша в годы застоя. А сейчас наступило
время декретов, лозунгов и прокламаций. Помните, как у революционного поэта
Маяковского:
Тише, ораторы, ваше слово,
товарищ Маузер! - мои любимые строки.
- А какова, по-вашему, роль музыки на сегодняшнем этапе?
- Музыка должна воодушевлять нашу молодежь на подвиги. Период у нас
героический, поэтому да здравствуют песни, сплачивающие людей. Сегодня
необходим совершенно воинственный рок и поп и что угодно, а лучше всего -
марши.
- Ну и как вы думаете, есть ли среди наших музыкантов способные оправдать это
назначение?
- Я, честно говоря, плохо их знаю, но, скажем, какого-нибудь Гребенщикова, всю
эту патоку, сладость отвратительную я не люблю.
- Я имею в виду не столько Гребенщикова,сколько ту музыку, которая объединяет и
сплачивает. Есть ли такая?
- Если взять западный эквивалент, то в своем развитии я остановился на Джоне
Роттоне, Рамонес и Клеш. Клеш (я имею в виду ранний период творчества) - это
особая бунтарская модель. Дальше шел уже прирученный, демистифицированный
постпанк, который мне никак не подходил, а вот клешевский «Белый бунт» я с
ожесточением распевал, бродя по Нью-Йорку - и переживал состояние ненависти к
этому городу.
Я ненавидел Битлз, хотя мое поколение ближе к нему. Мне казалось, что это
перекрашенные в девочек сладкоголосые люди. И только когда появился панк, я
сразу понял, что это моя музыка. Тогда же одним из первых я стал посещать некую
впоследствии очень известную черную дыру СиБи ДжиБи (там, кстати, зарождался
Велвет Андеграунд)1. В этом месте собирались никому еще не интересные Рамонес,
потом я с ними очень подружился.
К сожалению, панк в его бунтарском выражении продержался недолго. Вскоре он был
коммерциализирован. На музыкантов надели черные куртки и сделали их готовыми
«for sale». Короче говоря, во всем, что происходит, я люблю бунт. Есть,
например, хорошие немецкие группы «Бункер», «88» - правда, это скорее команды
правого толка.
- А ДК можно считать бунтарской группой правого толка?
- ДК представляет собой некий убойный заряд, данный, видимо, всей нашей музыке.
- Насколько я понимаю, вы с Сергеем Жариковым оказались в одном правительстве2.
Если ваше правительство придет к власти, то каким будет отношение к року?
- Всячески будем поощрять. Не любой рок, конечно. Запрещать ничего не стоит, но
поощрять будем только тот рок, который нам подходит. Я буду поощрять военные
марши, милитаризированную музыку, то есть ту, которая сплачивает.
- Извините, я задам вопрос Жарикову. Сережа, ты лучше знаком с отечественной
музыкой. Видишь ли ты среди команд те, которые поддержат ваше правительство,
правительство Жириновского?
Жариков: Вряд ли. Сам я уже давно разочаровался в музыкантах. Складывается
такое впечатление, что они не видят происходящего вокруг. Почему-то когда был
застой, все реагировали на отсутствие черной икры в магазинах. А сегодня
убивают людей и всем наплевать. Тем большую роль играют публицистические
выступления Лимонова, которые встряхивают общественность.
И в моем творчестве Эдуард Лимонов сыграл огромную роль. До его появления я
воспринимал литературу как сказочку. Хорошую, добрую, грустную, но сказочку, А
тут появилась некая аутентичность книги и жизни. В ДК, если ты знаешь наши
альбомы, мы тоже пытались отразить жизнь без дистанций... Кстати, Эдуард, я
знаю, что твоя жена занимается музыкой. Мы слышали, что она певица. Какой у нее
репертуар?
- Моя жена делает очень жестокие вещи. Она скорее индивидуальный террорист в
музыке. Эдакая женщина-наемник.
Жариков: Писатель-классик не может жить без музыки. Даже жена у него музыкант.
- Жена занимается музыкой, когда меня нет дома. В семье террор. Но без музыки я
действительно не могу. Я ведь уже рассказывал о СиБи ДжиБи.
Жариков: Эдуард, а ты знаешь, что многие наши рок-музыканты зачитываются
Пруссаковым3 (Паук, например). Ты ведь знаком с этим писателем, расскажи
что-нибудь о нем.
- С Пруссаковым мы встретились в редакции эмигрантской газеты в 75 году. Он
работал корректором, и меня взяли на эту же должность. Мы быстро друг друга
поняли, так как оба считали себя революционерами. Кстати, в Нью-Йорке в 76 году
я и Пруссаков устроили первую русскую демонстрацию против «Нью-Йорк Таймc».
Жариков: Как на это отреагировало советское правительство?
- Оно быстро перепечатало из газеты несколько статей, и меня уволили с работы.
Жариков: А каково твое отношение к Гитлеру?
- Его образ занижен и осмеян у нас. Несмотря на его загибы, Гитлер остается
одним из великих людей XX столетия. Другое дело - негативный он гений или
позитивный. Тем не менее этому человеку нельзя отказать в политическом таланте.
Он поднял нацию, стоявшую на коленях, а ко всему остальному я отношусь
совершенно свободно. Меня не смущают такие ярлыки, как «фашист»,
«национал-социалист» и пр. И к Ленину я отношусь хорошо. Переоценок в истории
будет еще много, но в конечном итоге придут к тому, что этим дядькой стоит
гордиться.
- Позвольте мне вернуться к главной теме разговора. Эдуард, интересен ли наш
рок за границей?
- Я думаю, да. Приезжала, например, группа «Центр» - это было очень интересно.
Конечно, привлекали определенное внимание и те первые группы, приехавшие на
Запад, но потом публика к ним остыла. Все зависит от моды. Мода была в свое
время и на перестроенную литературу, но все кончается, веяния быстро теряют
свою остроту.
- В книге «Это я - Эдичка» можно прослелить отвоашение к наскоро созданной
западной цивилизации. А что такое незападная цивилизация, ненаскоро созданная,
и каково ваше отношение к другим укладам, как то: восточному, российскому и
т.п.?
- Западная цивилизация вообще очень скучна. Это мертвечина. Кладбище. Человек
здесь задыхается. Он лишен какой бы то ни было свободы. Мир напоминает
супермаркет. Вы переезжаете из одной страны в другую, а повсюду одни и те же
фирмы, одни и те же устои. Какая-нибудь Африка с мухами це-це выглядит гораздо
более нормально на подобном фоне.
- Мы идем к Западному образцу?
- Слава тебе Господи, нет. У нас народ более честный, более грубый. Его можно
заставить работать на коммунистическую систему, но заставить его быть машиной
невозможно. Вся свобода на Западе сводится к двум функциям: производство и
потребление. Потреблять советский человек не против, но механически производить
просто не в состоянии. И хотел бы, да природа его такова, что он более
расположен к размышлению. Национальный характер вырабатывается тысячелетиями, и
превратить нас в западных людей вдруг практически невозможно.
Жариков: Видимо, пора заканчивать, а посему настало время заключительных
вопросов. Какую из написанных книг автор считает наиболее удачной? Что бы ты
посоветовал почитать рокерам, тусовщикам?
- Ну, поскольку в конце 20-го века читать мы все ленимся, то вниманию особо
интересующихся я могу предложить очень короткую книгу «Дневник Неудачника». Как
раз для тусовщиков. Я писал ее в 82 году в Нью-Йорке, но, как ни странно,
произведение актуально и сейчас. Перелистывая его, я думаю: «О чем же ты
грезила, бедная моя головушка, кто же тебя просветил».
Жариков: Радиостанция SNC отличается тем, что слушают ее в основном тусовщики,
и вот если кому-нибудь захочется похулиганить: например, написать что-нибудь на
стене или в туалете, что посоветовал бы писатель-классик, которого молодежь так
любит?
- Абстрактный протест лучше всего выражает трехбуквенное слово. Ну а в туалете
отлично будет смотреться лозунг «Ельцын Иуда». Вы поймите, что не заниматься
политикой сейчас невозможно. Свою свободу надо защищать. В России все чаще
говорят о том, что здесь скучно. Да если у вас скучно, вы безумные. Наступило
великолепное время для политиков, авантюристов, рокеров. Если дурить, так
дурить на полную катушку.
- Вы хотите что-нибудь пожелать радиослушателям?
- Я уже пожелал. Вооружайтесь!